[ad_1]
Моральный облик психоаналитика одновременно стимулирует и приглушает сексуальность сокровенной беседы, служит как бы посредником между трансгрессией — «стиранием границы» — и поддержанием дистанции между врачом и пациентом (см. рис. 1, 2).
Рис.1
В теориях классической психоаналитической терапии трансгрессивный потенциал лежачей позы нейтрализуется такими понятиями, как беспристрастность, воздержанность и анонимность, так что кушетка становится одновременно точкой и сближения и дистанцирования. В отношениях между психоаналитиком и анализантом близость и отстраненность отчасти регулируются позой. С медицинской точки зрения можно сказать, что между врачом и пациентом устанавливается динамичный неустойчивый баланс, который психоаналитики принимают как данность на свой страх и риск.
Все психоаналитики сталкиваются с дилеммой: либо обольщение, либо безразличие.
Рис.2
Те психоаналитики, которые перестают воспринимать трансгрессивный потенциал кушетки, видят в ней лишь старомодный ненужный предмет мебели. Но лежащий на кушетке и разговаривающий пациент всегда будет сохранять свою трансгрессивную валентность. Психоаналитик и анализант — в существе своем трансгрессивная пара: и тот и другой преступают грани дозволенного. В своих фантазиях, в том, что они способны сказать друг другу, они нарушают социальные нормы ведения беседы, трансформируясь в творческий дуэт. Было бы глупо думать, что лежачее положение и сексуальность разделимы, ведь даже в смерти они не расстаются (рис. 3).
История кушетки напоминает нам о том, что она традиционно связана со страданием, целительством, интимностью, и это нашло отражение в разных видах искусства: живописи, дизайне и декоре.
Разумеется, характеризуя использование кушетки как ритуал, мы ни в коей мере не умаляем ее значения как лечебного средства, если оно оправдано с медицинской точки зрения. Но, как и метод свободных ассоциаций, использование кушетки — это один из способов врачевания, причем ни тот, ни другой не являются в психоанализе самоцелью. Психоаналитики, которые по обыкновению или машинально укладывают пациентов на кушетку, рискуют впасть в конформизм, что в конечном итоге превратит психоанализ в профанацию.
Пока нет четких рекомендаций относительно частоты сеансов и позы пациента. При решении каких именно проблем кушетка особенно незаменима? Существуют ли конкретные показания или противопоказания для ее использования? Какую позицию должен занимать психоаналитик относительно пациента, лежащего на кушетке? Насколько важную роль играет «мизансцена» в постановке сеанса?
Рис.3
Эти вопросы еще предстоит изучить. Ну а пока психоаналитики могут полагаться только на традицию и личный опыт. И кто вправе их осуждать за то, что любое средство, способствующее эффективному проведению сеанса психоанализа, они расценивают как действенную технику лечения? Вряд ли кто-то возьмется отстаивать мнение, будто человек непременно должен лежать на кушетке, занимаясь самоанализом. В то же время трудно представить, что кто-то из психоаналитиков во время сеанса не позволит себе роскошь предаться собственным размышлениям и откажется от контрпереноса, который становится возможным, если пациент лежит на кушетке. Поэтому сейчас было бы странно высказывать суждение в пользу или против применения кушетки.
Кушетка — приглашение к вербальному путешествию по глубинам собственного «я», которое невозможно осуществить при других обстоятельствах. Слова, произносимые лежащим на кушетке, призваны дать ключ к пониманию его рассуждений. Говорение в положении лежа выходит за рамки процесса свободных ассоциаций, оно позволяет пациенту расслабиться и получить удовольствие от общения. Говорение в положении лежа — мощный инструмент исследования граней собственной индивидуальности, которому попросту нет аналогов в социуме.
Тем не менее данный факт не останавливает некоторых психоаналитиков от нападок на практику использования кушетки. Как отмечалось в главе 1, кушетку высмеивают — в профессиональной среде — за то, что она делает пациента инфантильным, а терапевту позволяет избегать конфликтных ситуаций и тем самым препятствует его тесному взаимодействию с пациентом. Всее это сомнительные утверждения, поскольку они предполагают схоластический, догматичный или излишне отстраненный подход со стороны психоаналитика, заранее исключая его способность оценивать ситуацию и выбирать соответствующую методику лечения. А если посмотреть глубже, эти измышления по поводу беседы в положении лежа являют собой нападки на приватность и свободу — как пациента, так и психоаналитика.
Что могло бы сподвигнуть психоаналитика очернить один из ключевых инструментов своего ремесла? В 1846 году датский философ Сёрен Кьеркегор (1813–1855) пророчески написал, что «мы живем в век рекламы и публичности». В такую эпоху саморазоблачения и гипероткрытости частная жизнь и личная экспрессия обесцениваются и новой религией становится извращенная форма эгалитаризма. Кьеркегор называл это процессом уравнивания во избежание зависти. По его словам, «если показать, что отличительность — это чистая фикция, все будут готовы восхищаться ею». Восхищаются и теми, кого можно подвергнуть осмеянию.
Этот процесс уравнивания на самом деле — культурная терапия зависти, действующая на уровне коллективного бессознательного. В нынешний век цифровых технологий поиск информации в Интернете о том или ином психотерапевте — это не трансгрессия, а норма; трансгрессивна приватность. Давая более широкое толкование словам Кьеркегора, можно сказать, что в антиавторитарный век гипероткрытости труднее сохранять трансгрессивное пространство для приватности и внутренней жизни человека. Потому что в силу интериоризации процесса уравнивания участники сеанса психоанализа рискуют покуситься на приватность друг друга, которая, по меркам социальных норм, трансгрессивна. Пренебрежительное отношение к практике применения кушетки можно объяснить именно тягой к динамике господства и подчинения.
Рис.4
Кушетка может инициировать или застопорить процесс свободных ассоциаций, вызвать или убить желание исследовать динамику чувства стыда, способствовать или препятствовать развитию взаимодействия между психоаналитиком и пациентом. Кушетка может стать инструментом, который приводит к регрессии и инфантилизму, либо, напротив, помогает осознать свои возможности и раскрепоститься. Однако то же самое можно сказать про любой аспект психоаналитического метода. Любое психотерапевтическое вмешательство может быть воспринято как авторитаризм, если прибегнуть к нему преждевременно, применять его нечутко или неуклюже. Заранее делать заявления относительно того, как пациент отреагирует на кушетку, по меньшей мере неумно. При лечении методом психоанализа перед врачом и пациентом стоит задача сохранять дух предельной открытости и обсуждать все аспекты эксперимента, в том числе методы и процедуры терапии.
Для практикующих психоаналитиков кушетка — воплощение самых разных противоречий и производных коллизий: между абстиненцией и трансгрессией, ритуалом и спонтанностью, сопротивлением и комфортом, самоанализом и фантазией. На кушетке в положении лежа пациент предается размышлениям, и для него это одновременно и изнурительная работа, и приятный способ раскрепощения.
Несмотря на противоречивое отношение к кушетке некоторых современных психоаналитиков, этот предмет мебели остается символом саморефлексии и внутреннего мира.
Генеалогия кушетки и история ее «жизни» в искусстве помогают понять ее непреходящее значение в культуре даже в ту пору, когда психоанализ как метод лечения несколько утратил свою популярность. В греко-римский период кушетка выражала идеалы праздности и удовольствия; после Великой французской революции в светских салонах, лежа на ней, вели беседы; в XIX веке она стала обязательным атрибутом туберкулезных лечебниц; в эпоху модерна, будучи ключевым элементом интерьера, она приобрела статус метонимии, заменяя собой понятия комфорта и релаксации. В общем, на всем протяжении истории цивилизации кушетка являлась многозначным символом субъективности и индивидуальности.
[ad_2]