Звездная пара — о том, как их служебный роман перерос в крепкую творческую семью
Алена и Павел Ворожцовы
Павел Ворожцов и Алена Анохина встретились в Школе-студии МХАТ: он был студентом, а она ставила у них спектакль. Они не сразу почувствовали, что судьба свела их не только как творческих личностей, но и как мужчину и женщину. Подробности — в интервью журналу «Атмосфера».
Алена, Павел, вы вместе уже восемнадцать лет. Были ли моменты, когда вам друг с другом становилось скучнее, меньше хотелось поговорить, рассказать что-то?
Алена: Вы сейчас задали вопрос, который мы, я по крайней мере, сами себе тоже задавали. Есть жизнь, идет какой-то процесс, и он у нас обоих очень насыщенный разными функциями. Но я всегда ощущаю внутреннюю связь с Пашей. У нас был такой карт-бланш вначале, связанный не только с отношениями мужчины и женщины, а творческая встреча и узнавание друг друга. И через эту призму я воспринимаю все остальное, даже в каких-то бытовых вещах. Поэтому мне никогда не было скучно.
Павел: Да и времени не было скучать. А отношения развиваются, имеют свои повороты, как река, которая то шире, то уже становится. Но мне кажется, у нас ничего не останавливалось.
Алена, вы Павла заняли в своем спектакле «Безымянная звезда» еще в Школе-студии МХАТ. Что сразу увидели в нем как в актере и человеке?
Алена: У меня в спектакле было два состава на роль Грига. И я не испытывала никаких эмоций в сторону Паши, репетировала с другим человеком, а он в это время месяца два или три лежал на стульях в Учебном театре и просто смотрел на все. В какой-то момент я вообще забыла о его существовании, о том, что нужно и второго артиста подтянуть. И когда мы уже выстроили всю роль с тем студентом, я вспомнила про Пашу и спросила: «Пойдешь, попробуешь?» Уже совершенно не ожидая, что согласится, потому что он несколько раз отказывался. А тут встал и пошел. И сыграл все. Это было чудо, потому что человек никак не участвовал в процессе, а потом протранслировал все мои внутренние мысли. И если бы я искала точку отсчета, то, наверное, вот здесь она и была. Я его увидела через работу первый раз. Мне было тридцать три года, и до этого я не испытывала никакого интереса ко всему мирскому. А тут мне захотелось с ним строить дом, растить детей.
Паша, вам ведь Алена понравилась намного раньше, еще на первом курсе. Так почему же, когда выпала удача плотнее соприкоснуться с ней, вы только наблюдали?
Павел: Да, когда я увидел Алену впервые, обратил внимание на нее, но это не значит, что у меня возникло ощущение любви на всю жизнь. Мы же постоянно видим разных людей. Но я отчетливо помню момент, как зашел в Школу-студию, у гардероба стояла Алена, и я подумал: «Такая красивая, значит, актриса, наверное, уже с четвертого курса». Как выяснилось потом, она была актрисой до этого. И как-то на втором курсе в неформальной обстановке я попытался пофлиртовать с Аленой Васильевной (улыбается), но она дала понять, что просто занимается делом. Может быть, она не увидела, что я с ней заигрываю. Решил, что не попадаю; ну раз так, значит, все. А потом именно в совместной работе все и случилось.
Алена: Да, но я вначале не хотела отношений и бежала от этого.
Павел: У нас разный взгляд на историю со спектаклем. Алена думает, что я не участвовал в процессе, а я участвовал, просто молча, внутри шла работа. Я хитрее сделал, как кот такой повалялся (улыбается), а сам пускал лучи в ее сторону. И план сработал — я вышел, показал результат и удивил ее.
Алена, так вы все-таки замечали попытки, которые предпринимал до репетиций Паша?
Алена: Честно говоря, я слышу, что он говорит, и для меня это, опять же, удивительно. Мне кажется, Паша в принципе любит все красивое: красивых женщин, красивые картины. И я не ощутила в тот момент чего-то особенного с его стороны. Я расскажу, как увидела Пашу впервые. Мы с Виктором Анатольевичем Рыжаковым искали главного героя в спектакль «С любимыми не расставайтесь». Пришли на курс, где он учился, и Рыжаков сказал: «Вот смотри», — и показал трех или четырех человек, среди которых и Паша был. И я в ту же секунду запомнила его; он, по-моему, только снялся в сериале «Курсанты». У него был вид как у ребят из «Слова пацана» — совершенно лысый, худой, вообще непонятный человек для меня. И я ответила: «Виктор Анатольевич, не знаю кто, но точно не этот». (Смеется.)
Павел: Может быть, я и не думал, что мне надо какую-то инициативу проявлять, я ж такой классный, поэтому лежу на скамейке (смеется), любите меня уже только за это. Но и в первый раз я не только увидел красивую девушку, а отметил ее для себя, запомнил. У меня часто бывает — и это касается не только отношений мужчины и женщины, — что при встрече с кем-то вдруг возникает странное чувство, как вспышка внутри, и потом с этим человеком в моей жизни происходит что-то такое, что действительно влияет на меня. Я помню, как в одиннадцатом классе увидел одного парня, а примерно через полгода он устроил со мной в туалете разборку из-за девушки. Мы выяснили отношения и стали друзьями. Но в тот момент, когда я выделил его, вокруг было еще пятнадцать человек, а я зафиксировал внимание на одном.
Алена, меня больше всего интересует, как вы при своем таланте живете без профессии? К тому же когда не занимаешься тем, что очень любишь, то и на семье это может отражаться.
Алена: Хороший вопрос. Я тоже про это часто думаю и пытаюсь понять, где пробоина и что, скажем так, поставит жирную точку в каком-то собственном внутреннем конфликте. Моя женская и режиссерская история делится на две части — я училась у мощного педагога, у Камы Гинкаса, потом работала педагогом в Школе-студии МХАТ, а затем мы с Гинкасом набирали актерско-режиссерский курс в Школе Райкина. Позже я ушла в свободное плавание и после встречи с Пашей и рождения детей у меня случались лишь творческие эпизоды. У нас нет ни дедушек, ни бабушек, и мы не всегда могли воспользоваться услугами нянь. А в первый год после рождения ребенка я этого и не хотела. У меня есть еще сын от первого брака. Это был мой выбор, мне, что называется, было необходимо как женщине закрыть какие-то гештальты для себя. Сама считаю, что этот период затянулся, но сложно изменить налаженную бытовую систему.
К тому же узнала из Пашиного интервью, что вы не по хозяйственной части, что называется, и от кулинарии особой радости не получаете, а кто-то реализуется в домашних делах.
Павел: Все, что делает Алена в кулинарии, превращается в предмет искусства. И так во всем, что касается семьи и дома. И я не знаю, что было бы, если бы мы оба существовали в творчестве. Мне кажется, этот плот бы рассыпался.
Получается, вам удобно, что Алена не работает?
Павел: Нет, я просто наслаждаюсь тем, что она делает, хотя действительно все как-то так хорошо складывается.
Но Алена-то говорит, что это болевая точка…
Павел: Так это точка, про которую мы сами все время думаем.
Алена: Вы знаете, на самом деле у меня есть ощущение, что все происходит вовремя. И я как раз сейчас нахожусь в точке выбора. Жизнь очень интересная штука, и я открываю для себя много вещей, которые являются искусством вне моей профессии. Это и посадка красивых растений, и создание пространства в доме. При этом я чувствую, что моей энергии больше, чем я могу вложить туда, и понимаю, что ее избыток ведет к саморазрушению. Но я не могла детей отправить в детский сад. Мне очень тяжело было оставлять их. Хотя первый ребенок рос без меня. Наверное, поэтому я так и существовала уже с двумя другими.
Вы же потом взяли Егора к вам с Пашей?
Алена: Да, но ему уже было одиннадцать-двенадцать лет. А сейчас нашему младшему, Феде, двенадцать, и у меня как будто появилось ощущение внутреннего права взлетать.
У вас уже есть конкретные планы, чего вам хочется?
Алена: Могу сказать о своей внутренней мечте. Первое, куда ведут мои творческие желания и импульсы, так это к тому, чтобы сделать с Пашей спектакль. Это для меня очень важно, потому что я, с одной стороны, наблюдаю, как он развивается, и восхищаюсь гранями, которые тогда не видела, а с другой — меня удивляет, как однобоко его используют. Я не про то, что Пашу надо спасать, но мне кажется, его главная актерская история еще не сложилась, потому что он умеет транслировать смысловые, глубокие вещи, которые и в «Безымянной звезде» меня поразили, я не ожидала такого месседжа от достаточно юного человека.
У вас никогда не было моментов ревности к востребованности Паши, его успеху, хотя бы внутренней?
Алена: Вы знаете, почему история с Пашей исключительная для нас обоих и для меня, конечно? Я впервые вдруг поняла, что значат отношения мужчины и женщины. Они настоящие, когда ты не хочешь конкурировать. Наоборот, я чувствовала, что чем лучше у него, тем лучше у меня. Это не высокопарные слова. И если бы у него как-то иначе складывалось, если честно, вообще не знаю, были бы мы вместе или нет. К тому же у нас в доме отношения сугубо мужеско- женские. И мне очень важно их сохранить. Это как раз та зона, куда не хотелось бы ничего привносить.
А опыт первого брака у вас не оставил негативных впечатлений? Как вы жили после развода и до встречи с Пашей?
Алена: У меня, честно скажу, ощущение, что я вообще не жила ни с кем. Я жила с театром, все время что-то придумывала, воплощала, то есть объектом внимания был целиком Театр. «Любовь — это театр» — таким был мой жизненный девиз. И для меня было откровением и удивлением, что, оказывается, можно любить и театр, и мужчину.
Павел: Но Алена не жила в монастыре.
Алена: У меня все в порядке с личным опытом, но я никогда до Паши так не включалась ни в кого и ни во что, кроме театра. К сожалению или к счастью, я не прошла через обжигающие истории, какие-то страсти и неудачную любовь. Наверное, мой первый супруг долгое время был обижен на меня за то, что я ушла. Но я всегда уходила в театр, это было интереснее, чем все, что существовало рядом со мной. С первым мужем мы учились вместе в институте, это тоже совместный творческий опыт. И когда вышли из этой зоны, остались ни с чем, как у разбитого корыта.
Павел: И я, и Алена жили насыщенной, веселой жизнью в институте. Не называя имен, скажу, что некоторые из тех, с кем у меня были романтические отношения, сейчас известные актрисы. А к Алене на тот момент мои чувства еще не выкристаллизовались. Но интерес остался на подсознательном уровне. И потом судьба нас прямо взяла за шкирку и свела.
Режиссер — это всегда лидерство. А в семейной жизни вы тоже пальму первенства отдаете Алене?
Павел: Да. Я вообще обожаю исполнять желания. И меня это устраивает. Мне кажется, если бы мужчины больше женщин слушали, все было бы гармоничнее. К тому же у нас желания в принципе совпадают, а она еще может меня убедить в том, что я тоже хочу этого. (Смеется.)
Меня удивило, что вы часто меняете съемные квартиры.
Павел: Все время находились причины. Иногда хотели в определенную школу попасть, а потом оттуда уходили и радовались. Нам нравилось менять обстановку, хотя один переезд хуже двух пожаров, как говорится, я это подтверждаю. (Смеется.) Но менялись потребности, и мы никогда не считали, что, раз здесь живем, значит, какой-то якорь бросили.
Алена: У нас росла семья и были разные возможности, материальные в том числе. А нынешняя Москва, на мой взгляд, вообще не подразумевает каких-то стационарных условий. У нас есть загородный дом, но оттуда сложно добираться до Москвы, поэтому мы там нечасто бываем. Для нас это место тишины и покоя, при этом у меня нет такой уж привязки и к нему.
Многие ничего не делают в съемных квартирах, кроме эстетических мелочей…
Алена: Нет, мы всегда красим стены, покупаем мебель. Где ты, там и твой дом. Сейчас делали ремонт в загородном доме, и я что-то придумывала, покупала, создавала интерьер. Но думаю, если будем и отсюда переезжать, я смогу это делать в любом месте и даже другим людям. Видимо, моя история с театром, режиссурой вот таким образом как-то компенсируется.
У вас есть место творческому беспорядку или даже нетворческому?
Алена: Есть помощница по хозяйству, которая как-то поддерживает все. Я люблю порядок, считаю это отражением порядка в голове. Вот дочь в своей комнате отвоевала себе эти беспорядки. Марина, я поняла, почему мы так часто переезжали. Потому что переезд — это прекрасная возможность лишиться всего лишнего, ты же два месяца разбираешь вещи из коробок. И мы выкидываем просто тюками.
Павел: Когда я остаюсь на время один, то начинаю немножко разлагаться (смеется), могу расслабиться в смысле порядка.
Беспорядок вы разрешили дочке. А вообще детей наказываете за что-то? Я не имею в виду меры физического воздействия.
Алена: Мы точно не наказываем, отнимая то, что они любят. Мне кажется, это дает нехорошую закрепку для психики. Мы все решаем разговорами, договоренностями. И может быть, в силу того, что я пересидела с детьми, они очень привязаны к дому. Я в этом даже проблему видела, хотела, чтобы они в социум активнее выходили и доверяли ему. Дочь очень самостоятельная, но она всегда пишет, что находится там-то, подъезжает туда-то. У меня нет необходимости отслеживать ее, потому что она соблюдает все эти ритуалы. А недавно она сдавала ОГЭ, мы были за городом. Я даже не сразу поняла, что чего-то не хватает; а потом мне как стукнуло: она не написала. Я знала, что уже начался экзамен, значит, телефон сдан, но все равно дернулась, а после подумала: «Господи, как хорошо, как это правильно в нашей ситуации», — потому что, честно говоря, они и так слишком послушные.
Павел: Я тоже волнуюсь, но пока все наши договоренности соблюдаются. Если сын позвонит и попросит немного задержаться, мы ему разрешим, конечно. Но пока они нас ничем не шокировали. Нас, наоборот, шокирует, что в шестнадцать дочь уже совсем взрослая. Она меня может контролировать в хорошем смысле слова: «Ты приехал? Ты сделал?» (Смеется.)
У дочки уже есть какие-то мысли по поводу будущей профессии?
Алена: Она находится под влиянием наших актерских династий. А вообще и Федя, и Варя учились в Класс-центре Казарновского. После того как Варя поступала — а там жесткий отбор, — мне сказали, что были поражены ее способностями, то есть этот дар в ней есть однозначно; но думаю, что в ней много-много всего. Вообще ее поколение уникальное, они очень интересные, многофункциональные, с огромным объемом способностей, памяти, и они становятся осознанными гораздо раньше, чем мы становились. Сейчас дочь оторвалась от театральной школы и недавно сообщила, что хотела бы заниматься либо филологией, либо философией. Это было интересно услышать.
Павел: Но мы знаем, чем все заканчивается. Потом она придет и скажет, что поступила в ГИТИС. Генетика — серьезная вещь.
А что сына интересует в его двенадцать лет?
Алена: Федя очень музыкальный, спортивный и артистичный мальчик. Он на рок-фестиваль «Дикая Мята» недавно ездил, звучал на барабанах в своей группе; а началось все со скрипки. У него абсолютный слух. Когда его прослушали в Класс-центре Казарновского, сказали, что с такими данными сложно не предложить пойти на скрипку. Год он занимался, но из- за своего слуха слышал все, что вымучивает на ней, и не мог переносить эти звуки. Ему сразу хотелось совершенства; ну вот в другую крайность пустился.
Павел, вы как-то сказали, что не грузите Алену профессиональными вопросами. Что имеете в виду?
Павел: Если это какая-то глобальная роль, большая работа в театре или кино, мы можем на уровне идеи немного позаниматься ею. В связи с пробами могу что-то Алене прочитать, показать сценарий, но не прошу подсказать, что мне здесь делать. Когда у самого возникает диссонанс, или наоборот, что-то очень нравится, мне интересно ее мнение и впечатление о качестве текста, драматургии, интересно сопоставить со своими ощущениями. Но очень много сценариев Алена и в глаза не видела и не слышала о них. Что касается просто разговоров, то, если что-то интересное или смешное случилось на площадке, расскажу, конечно. А оттого, что мы оба в этой теме, лишь интереснее.
Алена: Мы никогда вслух это не проговаривали, впервые с вами. Но может быть, Паша чувствует мое нежелание участвовать в этом. Я считаю такие обсуждения неправильной пристройкой, вредной для актера, потому что он идет к другому режиссеру и оказывается на двух стульях. Я не хотела бы, чтобы роль, которую строю со своим актером, разбирал еще какой-то режиссер, чей-то муж или жена. А вообще, я удивляюсь Пашиной способности включаться и переключаться на что-то другое, тем более на дом. Я могу ощущать его усталость через то, что ему не хочется рассказывать ни о чем, а хочется отпустить день и пожить просто жизнью. Учитывая, что я сама была актрисой и как режиссер часто наблюдала как раз невозможность перестроиться: мне сложно было дома не прокручивать все в голове.
Когда вы встретились, вы были похожи характером, темпераментом или дополняли друг друга? И изменился ли кто-то за эти годы?
Павел: В детстве я был чистым холериком. Потом, наверное, перебесился, перевеселился, может быть, чего-то испугался и стал меланхоличнее. Но позже понял, что с этой меланхолией надо бороться, и как-то к сангвинику приблизился. Хотя темперамент, говорят, не поменять. Алена женщина горячая. Она и по гороскопу человек огненной стихии, быстро вспыхивает, а я земной знак и ее выбросы земелькой своей немножко присыпаю.
А отношение к финансам и материальным ценностям у вас похожее?
Алена: Мы оба далеки от этого. У нас нет даже машины, никто не водит, и не собираемся покупать ее. Правда, сейчас мы поняли, что надо разобраться в приоритетах и желаниях и что-то планировать, у нас все происходит достаточно стихийно и хаотично. Пора в этом вопросе становиться взрослыми, потому что я, по сути, росла в театральных школах, и в нас воспитывали пренебрежение к финансам, говорили, что «вы сюда не зарабатывать приходите», в почете были бессребреники. Мы оба воспитаны в этой культуре. В начале совместной жизни мы очень нуждались в деньгах и у нас было внутреннее убеждение, что актеры не имеют права отказываться от работы, мол, тогда не придет другое. Но мы вошли в период осознанности, и у Паши сейчас есть возможность выбора. Нужно понять, что ты не сыграешь все роли, не снимешься во всех фильмах, и уметь распределяться, расставлять приоритеты, понимать и чувствовать себя и свой организм. Для нас обоих это важнее, чем деньги. Вообще самое главное, что происходит у тебя внутри. Остальное — просто отражение этого.
Источник материала: Onwomen.ru